Добрый день, уважаемые коллеги, уважаемый Анатолий Геннадьевич (Аксаков. — Ред.)!

Я рада приветствовать всех участников съезда — и в зале, и присоединившихся по видеосвязи.

Коронавирус пока продолжает влиять на нашу жизнь. И уже понятно, что он оставит долгосрочные последствия. Поменялось поведение предприятий, граждан, все это, конечно, будет влиять и на банковский бизнес. И сейчас мы находимся в той точке, когда нужно оценить эти изменения, адаптироваться к ним и найти новые зоны роста.

Я должна сказать, что в целом российская банковская система справляется со всеми вызовами.

Что сработало, помогло пройти острую фазу пандемии: это и укрепление устойчивости финансовых институтов — запас капитала, запас ликвидности, и главное — более ответственная работа банков с кредитным риском, и макропруденциальные буферы, которые были накоплены, и девалютизация банковских балансов, которая снизила риски, связанные с изменениями курсов валют, — все это обеспечило способность банков поддержать своих клиентов и не останавливать при этом кредитование.

Конечно, свою роль сыграли и регуляторные послабления, которые дали банкам возможность легче пройти этот период.

Но что принципиально отличает сегодняшнюю ситуацию от, скажем, 2014–2015 годов, — регуляторные послабления были именно фактором дополнительного комфорта в непростых условиях, а не «последней соломинкой», единственным шансом остаться на плаву.

И, конечно, в условиях эпидемии очень помог высокий уровень цифровизации российских банков. Почти все сервисы были доступны онлайн, а ежедневно востребованные — практически все. Большая часть банковских клиентов еще до эпидемии активно пользовались удаленными услугами, но даже те, кто раньше мало обращался к дистанционным сервисам, без больших сложностей начали ими пользоваться.

В своем сегодняшнем выступлении я хотела бы остановиться на двух блоках вопросов. Первый касается непосредственно последствий эпидемии для банковского бизнеса, текущей ситуации и мер, которые мы принимаем для устойчивости функционирования банков.

Второй: что будет дальше, как развиваться банковскому бизнесу с учетом долгосрочных последствий пандемии.

Как выглядит текущая ситуация?

В последние несколько месяцев мы видим постепенное восстановление деловой активности, стабилизацию финансовых рынков, оживляется и кредитование. Надо сказать, что падение экономики было меньше, чем ожидали многие, восстановление хотя и неравномерно, но идет в целом в соответствии с нашими прогнозами. В частности, можно это видеть по нашему мониторингу отраслевых финансовых потоков, который мы начали проводить в условиях пандемии. Мы видим, что отклонения от нормального уровня платежей различаются по отраслям, колеблются от недели к неделе, но общий тренд на нормализацию бесспорен.

Так, за последнюю неделю общее отклонение входящих платежей вниз от нормального уровня составило −7,1% по сравнению с −7,3% неделей ранее. Но без учета добычи, производства нефтепродуктов и деятельности органов государственного управления оно также уменьшилось, составило отклонение вниз −1% после −4,4% неделей ранее.

Банк России перешел к мягкой денежно-кредитной политике, снизив ключевую ставку до 4,25% — исторического минимума. Это необходимо для удержания инфляции на цели в условиях дезинфляционных рисков, связанных со значительным падением совокупного спроса. Но эта направленность денежно-кредитной политики также будет помогать экономике быстрее вернуться к потенциалу. При этом важно учитывать, что структурные сдвиги и в российской, и в мировой экономике, которые возникли в результате пандемии, скорее всего, повлияли и на потенциал экономики. Насколько сильно — это еще только предстоит увидеть и оценить.

Банковский сектор поддерживает восстановительные процессы: с начала года объем корпоративных кредитов вырос на 5,5% (за прошлый год рост был всего 5,8%). Конечно, это связано и с тем, что у компаний, столкнувшихся с резким падением выручки, возникла потребность в заемном финансировании. Но и в целом банковский сектор продолжал кредитовать, и, по нашим оценкам, рост кредитования в этом году составит до 9%.

В начале пандемии мы запустили программу по льготному рефинансированию банков, кредитующих МСП. И сейчас Анатолий Геннадьевич предложил нам пересмотреть эти решения. Но хочу напомнить, что нам было необходимо в условиях пандемии как можно скорее обеспечить доступ малого бизнеса к фондированию. Из лимита было выбрано 409 млрд рублей. Но хочу сказать, что выход из этой программы будет постепенным, и практически он составляет один год. Но при этом мы не считаем необходимым продлевать действие этого инструмента (а возможность получения льготного рефинансирования действует до 30 сентября). Почему? Потому что снижение ставок после перехода к мягкой денежно-кредитной политике и меры правительственной поддержки МСП обеспечивают достаточный потенциал кредитования в этом сегменте. Это действительно была антикризисная мера оперативного реагирования.

Как сейчас себя чувствуют заемщики? Программы реструктуризации помогли им выдержать шок II квартала. Конечно, надо понимать, что часть заемщиков все же могут не справиться с последствиями эпидемии, и мы видим, что банки уже давно внимательно относятся к оценке бизнеса заемщиков, и кредиты были доступнее для более эффективных предприятий. И, несмотря на стресс, существенного ухудшения качества кредитов, как это было в 2014–2015 годах, не произошло. Доля проблемных и безнадежных ссуд за первое полугодие 2020 года в корпоративном портфеле увеличилась незначительно (на 0,1 п.п., до 11,1%). В будущем, конечно же, проблемы могут «догонять» заемщиков из тех отраслей, где спрос восстанавливается медленнее, и из-за ограничений, и из-за изменения поведения людей. Но в целом ситуация сейчас не выглядит какой-то очень тревожной.

Розничное кредитование также постепенно восстанавливается: после снижения в апреле и стагнации в мае темп роста в июне—июле вышел практически на докоронавирусный уровень. В отличие от 2019 года основной рост обеспечивает ипотека, в значительной степени благодаря льготным программам Правительства. Так, в июне на них пришлось около 45% всех ипотечных выдач, в том числе более трети (37%) обеспечила «Программа 6,5». С начала года розничный портфель в целом вырос на 6%. За тот же период прошлого года прирост составил 11%, но тогда основным драйвером выступали необеспеченные кредиты. По итогам 2020 года мы ожидаем, что рост розничного портфеля также составит до 9%. При этом структура роста розничного кредитования (больше ипотеки, меньше необеспеченных кредитов) является положительным фактором.

Во время пандемии часть населения столкнулась с резким временным снижением доходов, что сопряжено с ростом долговой нагрузки заемщиков. Чтобы эта ситуация не увеличивала нагрузку на капитал банков, мы снизили макропруденциальные надбавки на 30–50 процентных пунктов. Причем максимальное снижение — для заемщиков с невысоким показателем долговой нагрузки, чтобы восстановление розничного кредитования происходило без опасного роста закредитованности населения.

В портфеле розничных кредитов просрочка выросла больше, чем по корпоративному портфелю, но тоже умеренно — с 6,6 до 7,9%. Ухудшение коснулось в основном необеспеченных кредитов, в то время как качество ипотеки остается стабильно высоким. При этом проблемные кредиты хорошо (более чем на 75%) покрыты резервами.

Значительного ухудшения кредитного качества удалось избежать благодаря многочисленным мерам поддержки заемщиков со стороны Правительства и мерам поддержки банков, принятым Центральным банком послаблениям по резервам в отношении реструктурированных кредитов. С начала пандемии банки реструктурировали в рамках своих программ, а также кредитных каникул около 10% от общего портфеля, вот Анатолий Геннадьевич называл сумму как уже большую — 1,5 трлн, но это в основном касается малого и среднего бизнеса и граждан. А если взять все реструктуризации, которые банки провели и по крупным кредитам, по крупным предприятиям, — это более 5 трлн, то есть это достаточно большой объем реструктуризации. Пик его пришелся на май, а начиная с июля происходит устойчивое снижение спроса заемщиков на предоставление реструктуризаций, что также отражает нормализацию, постепенное восстановление экономической активности.

Реструктуризации действительно были важны в острый период пандемии, когда заметная часть бизнесов остановилась, снизились доходы многих людей. И чтобы банки могли провести эту масштабную программу, действительно масштабную, растянуть во времени убытки, дать возможность предприятиям, гражданам восстановить свою кредитоспособность, мы разрешили временно не увеличивать резервы по таким кредитам.

Но в ближайшее время, я призываю к этому банки. Банки должны оценить реальное качество кредитного портфеля. Очень важно, чтобы признание потерь по невозвратным кредитам не откладывалось в долгий ящик. Я понимаю стремление банков растянуть эти регуляторные послабления, но «затягивание» признания потерь может приводить к тому, что банки не смогут направлять ресурсы на кредитование эффективных компаний. Наличие некачественных активов на балансе снижает доверие инвесторов. Примеров в мировой практике, когда признание плохих активов затягивалось, достаточно много: это и «потерянное десятилетие» в Японии в 90-х годах, и ситуация в ряде европейских стран после глобального финансового кризиса 2007–2009 годов, и наш собственный опыт 2008–2009 годов.

Поэтому мы приняли решение о постепенном выходе из регуляторных послаблений. Мы действительно будем выходить, как призвал Анатолий Геннадьевич, аккуратно, но выходить из этих послаблений надо, и те банки, которые использовали послабления, должны будут сформировать резервы в полном объеме по кредитам крупным компаниям к 1 апреля следующего года, а по кредитам населению и субъектам МСП — к 1 июля следующего года в том графике, который для вас удобен.

Банки также могут использовать капитал, который был сформирован для выполнения надбавок к нормативам достаточности капитала, но с соответствующими ограничениями на распределение прибыли. Мы в целом рекомендуем банкам особенно взвешенно подходить к выплате дивидендов, так как неопределенность, которая связана с пандемией, сохраняется, и капитал может потребоваться в будущем для абсорбирования убытков. Поэтому перед выплатой дивидендов надо оценить будущие потребности в капитале, исходя из консервативных оценок.

Теперь о ситуации с фондированием. Она также выровнялась. В целом за семь месяцев 2020 года средства юрлиц возросли почти на 3% (на 2,9%). Одновременно с этим наблюдался значительный приток (+27%) средств государственных организаций.

Вклады населения в этот период показывали разнонаправленную динамику. В начале пандемии, особенно в марте, наблюдался отток средств населения (люди формировали запасы наличных в начале периода ограничительных мер), но уже в июне—июле ситуация стабилизировалась. С одной стороны, это обусловлено и прохождением пика эпидемии, постепенным восстановлением доходов людей, а с другой стороны — существенную поддержку оказали социальные выплаты Правительства. Дополнительную поддержку вкладам оказал уже, и это заметно, активный рост средств на счетах эскроу (более чем на 330 млрд рублей с начала года) благодаря развитию проектного финансирования строительства жилья. И таким образом, в этом году вклады уже приросли на 514 млрд рублей в банковской системе, или на 1,6%. Общий уровень ликвидности в системе сохраняется на высоком уровне.

И на фоне смягчения денежно-кредитной политики ставки по депозитам с начала года снизились в корпоративном сегменте на 1,3 п.п., а в розничном — на 0,8 процентного пункта. Это позволяет банкам кредитовать также по более низким ставкам, не теряя сильно в марже. Но здесь есть и обратная сторона медали: это влияет на привлекательность депозитов по сравнению с другими формами сбережений. В этом году мы видим рекордный переток розничных средств в альтернативные инструменты сбережений, инструменты рынка капитала. Этот переток в целом не влияет на общий объем сбережений в экономике, на их доступность как ресурсной базы для инвестиций. Но банки, определяя свою политику в отношении депозитных ставок, должны принимать во внимание эту растущую конкуренцию со стороны рынка ценных бумаг и других инструментов. И учитывать в структуре предлагаемых ими депозитных продуктов, что на среднесрочном горизонте, по мере того, как дезинфляционные факторы и дезинфляционные риски будут исчерпываться, неизбежен возврат к нейтральной денежно-кредитной политике.

Теперь о прибыли банковского сектора — за 7 месяцев этого года — это 761 млрд рублей (доходность на капитал — около 13% в годовом выражении). При этом, конечно, надо учитывать, что более 70% этой прибыли было получено в I квартале, а в II квартале прибыль упала до 102 млрд рублей. Прогнозы по прибыли сейчас делать достаточно сложно. Но с учетом нормализации экономической ситуации, продления ряда послаблений и графика по дорезервированию прибыль по этому году около 1 трлн кажется достижимой.

То, что большинство банков сохраняют прибыльность (в целом доля убыточных банков за период пандемии, наверное, существенно не изменилась, и в целом доля активов убыточных банков в активах банковского сектора сейчас составляет около 5%, то есть в целом доля убыточных банков не очень большая). Все это позволяет банкам наращивать кредитование и поддерживать запас капитала. В целом по сектору запас капитала сейчас, до нормативов основных, составляет около 5,9 трлн рублей. Этого достаточно, чтобы зарезервировать, если понадобится, дополнительно около 11% кредитов банковского сектора, что является весьма серьезным запасом прочности. То есть предположим, даже если около трети тех реструктурированных кредитов в итоге окажется дефолтной (что немало), запас капитала в три раза перекрывает эти объемы. Оговорюсь, что это в целом по сектору. Запас капитала, конечно, распределен неравномерно между банками.

Какой можно сделать общий вывод из реакции на пандемию банковского сектора и реализации наших мер? Нельзя предсказать, каким именно будет следующий шок, когда он будет, каким он будет, но снижение рисков финансовой стабильности, формирование подушек безопасности, последовательное устранение уязвимостей в финансовом секторе защитят в любом случае. И мы с вами в этом убедились. И поэтому, конечно, поддерживать устойчивость финансового сектора в целом — это приоритет нашей политики.

Теперь о более долгосрочной перспективе. С каждым годом в разговоре о будущем банковского бизнеса все большую роль играет тема финансовых технологий, цифровизации в целом, об этом говорил также Анатолий Геннадьевич в своем докладе.

Но этот год нам совершенно очевидным образом и достаточно ярко продемонстрировал, что цифровизация — это не просто залог устойчивости в будущем, но это ключевой фактор развития бизнеса уже сегодня.

Российские банки являются одними из самых продвинутых в мире в плане финансовых технологий, а у нас в стране одни из самых продвинутых с точки зрения внедрения цифровых технологий, качество онлайн-сервисов тоже растет. И благодаря этому наши граждане и наши компании смогли получать все привычные услуги в период действия ограничительных мер, не лишались этих услуг. А сами банки смогли очень оперативно перевести на удаленный режим работы своих сотрудников и кардинально снизить объем физического взаимодействия с клиентами.

И за эти несколько месяцев, конечно, люди не просто привыкли обходиться без визита в отделение банка, хотя эти визиты тоже были, но при этом оценили все преимущества дистанционных услуг и безналичных расчетов. Только за II квартал доля безналичных платежей в рознице выросла на 5 п.п., почти до 69%.

Тот факт, что российский финансовый сектор в целом успешно внедряет инновации, не означает, что этот процесс идет равномерно, что игрокам разных размеров одинаково хорошо удается перейти на новые рельсы.

С одной стороны, развитие новых технологий требует инвестиций, информационные системы обходятся дорого, и об этом тоже говорил Анатолий Геннадьевич, и надо думать о совместных системах. Банк России убежден, что при этом и небольшие игроки могут предлагать вполне конкурентоспособные сервисы, но для этого нужно дать им доступ к общим инфраструктурным решениям. Это позволит реально усилить конкуренцию, а значит, и улучшать условия для потребителей. И поэтому мы создавали Систему быстрых платежей, развиваем биометрию. Система быстрых платежей, кстати, успешно работает, обороты постоянно растут. С начала года число подключенных к системе банков выросло в 3 раза, сейчас их уже 109, объем операций вырос в 5 раз, до 307 млрд рублей, количество операций выросло почти в 6 раз — люди совершили 39 млн переводов.

Биометрия развивается медленнее, и тоже Анатолий Геннадьевич говорил о проблемах в этом секторе, в законодательстве здесь, но это не повод отступать. Эпидемия как раз опять-таки тоже ярко показала, что неготовность перейти к полностью удаленной идентификации стала основной преградой к полному переводу всех сервисов в цифровой вид. Вы помните, что мы принимали временные решения по смягчению требований к идентификации. Но системное решение, на наш взгляд, — это именно развитие биометрии. И мы надеемся, что все-таки необходимые изменения в законодательство будут приняты. И это, с одной стороны, позволит гражданам шире использовать биометрию, а с другой стороны, повысит заинтересованность банков в использовании этого инструмента.

С другой стороны, и это, конечно, главный тренд на российском рынке и, на мой взгляд, главный вызов, — то, что равный доступ к инфраструктуре, даже тот равный доступ, который мы развиваем, не означает равного доступа к клиентам.

И в мире, и на российском рынке формируются мощные экосистемы, которые объединяют и финансовые, и нефинансовые сервисы. Так, например, по оценке экспертов McKinsey, к 2025 году — а это достаточно близко — на экосистемы может прийтись около 30% от мирового ВВП (60 трлн долларов США).

И если в мире экосистемы преимущественно формируются вокруг технологических компаний, то в России их ядро — это крупнейшие финансовые игроки.

Конкурировать за клиента, который уже находится внутри такой экосистемы, очень сложно, и вы сами прекрасно это знаете по своему опыту. И конкурировать с самой экосистемой, которая позволяет человеку удовлетворять практически все потребности — от управления своим счетом до телемедицины, отдельно взятому банку, который предоставляет именно банковские услуги, еще сложнее.

Еще одна тенденция, которая характерна для российского рынка, касается способа формирования экосистем. То, что мы видим — если глобальные гиганты, такие как Амазон или Фейсбук, развиваются за счет партнерских соглашений с поставщиками разных услуг, то в России это происходит чаще, к сожалению, за счет приобретения, поглощения таких компаний и создания у себя дочерних подразделений по разным направлениям внутри экосистемы горизонтальной интеграции. Пользуясь финансовыми, технологическими и маркетинговыми ресурсами своей экосистемы, эти компании имеют возможность развиваться и дальше привлекать клиентов быстрее, чем их конкуренты, которые не входят в экосистемы.

Что это значит? Это означает, что периметр российских экосистем может очень быстро замыкаться, и присоединиться к ним в качестве сохраняющего независимость партнера будет все сложнее.

Конечно, за экосистемами будущее, и, мне кажется, это неоспоримо. Экосистемы будут создавать новые возможности для бизнеса, для людей, кардинально улучшат клиентский опыт. Но одновременно та модель создания экосистем, которая сейчас доминирует, может привести к монополизации рынка, а в итоге — как любая монополия, какой бы эффективной она ни начинала, — это может привести к стагнации на рынке технологий в долгосрочной перспективе, замедлению во внедрении инноваций, а это уже угрожает интересам потребителей. И, конечно, тут же есть сопутствующий риск, которым мы должны научиться управлять, — это накопление больших массивов чувствительных данных (платежные, медицинские и другие данные) о всех сферах жизни граждан в одних руках.

Именно поэтому мы как Центральный банк хотели бы видеть здоровую конкуренцию между несколькими игроками. Условия доступа к формирующимся экосистемам должны быть абсолютно открытыми, недискриминационными для всех поставщиков, а потребители должны иметь возможность выбора наиболее подходящих для них продуктов и услуг. При этом «внешние» участники экосистем тоже должны будут соблюдать определенные правила, требования экосистем — и по правилам продаж, и по высоким требованиям к киберустойчивости.

Регулирование нарождающихся экосистем — это, конечно, очень сложная задача. Но такое регулирование нам необходимо, чтобы избежать тех рисков, которые я упомянула, и чтобы развивать преимущества, которые дают экосистемы, и в том числе сохранить потенциал для развития небольших игроков. Поэтому мы предлагаем совместно с рынком выработать подходы к регулированию экосистем. Мы сейчас создали в Банке России рабочую группу и в ближайшее время представим первый консультативный доклад на эту тему, и мы это предлагаем как первый шаг к началу совместной работы. Я надеюсь, что Ассоциация примет в этом активное участие, в том числе выражая интересы небольших, региональных банков. Кстати, я поддерживаю, чтобы мы отдельно посмотрели, уже системно на подходы к развитию банков с базовой лицензией. Прошел определенный период, мы постоянно встречались, обсуждали эту тему. Ту инициативу, которую высказал Анатолий Геннадьевич, я ее, конечно, поддерживаю.

Еще один важный вопрос, который я хотела упомянуть, не могу не упомянуть, — кибербезопасность. Да, эпидемия ускорила цифровую трансформацию как в клиентском сервисе, так и, собственно, в самих внутренних процессах финансовых организаций. И, конечно, это сопряжено с усилением киберрисков.

Риски создают не только атаки мошенников, но само по себе ускорение цифровой трансформации из-за пандемии: практика показывает, что пренебрежение вопросами информационной безопасности, часто в пользу того, что банк хочет скорее вывести на рынок новую услугу, — это может приводить к появлению уязвимостей в технологиях, хищению средств клиентов. Недавний пример одного из банков в очередной раз это подтвердил.

И очевидно, что банки, принимая решение идти в онлайн, расширять свои услуги онлайн, должны учитывать вопросы информационной безопасности и связанные с этим издержки. Безопасность, на наш взгляд, должна стать равнозначным приоритетом наряду с прибылью. Это должен быть такой же KPI, как, например, производственная безопасность в промышленности и на транспорте. Роль информационной безопасности в финансовом секторе не должна быть никак меньше.

И не менее важно, чтобы одинаково высокий уровень безопасности обеспечивался для всех элементов финансовых услуг. Острее встают вопросы информационной безопасности в отношениях с внешними поставщиками. Технологические уязвимости, которые возникают при стыковке различных технологий, могут облегчить мошенникам доступ к данным. И здесь тоже, к сожалению, можно привести недавний пример. Поэтому банки не должны уклоняться от того, чтобы контролировать соблюдение вашими поставщиками, поставщиками услуг для вас, требований к кибербезопасности. Такой стандарт есть, Банк России выпустил его в 2018 году. Сейчас к его соблюдению надо относиться особенно серьезно.

И мы продолжим развивать надзор в сфере кибербезопасности. Также планируем развивать практику проведения киберучений, то есть стресс-тестирования информационной безопасности. Цель таких тестов — понять, способна ли организация выявить потенциальную атаку, быстро выявить, локализовать ее, ликвидировать последствия и в конечном итоге — как такая атака может отразиться на финансовой устойчивости организации. Наша задача — защитить средства клиентов.

Что касается совместных инфраструктурных решений, о которых Анатолий Геннадьевич говорил, мы готовы дополнительно обсудить, и в том числе, почему мы не видим пока предложений собственно рынка по созданию таких систем для коллективного использования, и готовы принимать участие и посмотреть, что может сделать Банк России. В целом те предложения, которые прозвучали у Анатолия Геннадьевича, их много, по нескольким направлениям — мы их, конечно, внимательно вместе с вами проработаем. Часть проработана, часть требует дополнительной проработки, и будем с вами в постоянном диалоге. Мы с нашей стороны также оцениваем, что у нас достаточно плотный, интенсивный, конструктивный диалог с Ассоциацией, и мы его очень ценим.

И в заключение я хотела бы сказать о том, что да, каждый кризис — это, конечно, потери. Но это не только потери, но и возможности. Это банальность, но мы видим и по ситуации в банковском секторе, что это может быть новый толчок и мощный импульс прежде всего для расширения цифрового банкинга. И этим нужно воспользоваться. Мы со своей стороны как регулятор сделаем все возможное, чтобы в этой гонке смогли на равных принять участие все банки.

И в завершение я хотела бы отметить, что то, как банковская система справляется с ситуацией, действительно внушает оптимизм. Быстро адаптироваться к новым условиям, перестроить свою работу и при этом реализовывать масштабные программы реструктуризации (таких масштабных программ реструктуризации я не помню, чтобы были у нас в новейшей истории) — и при этом не останавливать кредитование — это был действительно очень серьезный вызов. Банки с честью с ним справляются, ну, конечно, есть шероховатости, есть всегда проблемы, и мы с вами их обсуждаем, но в целом, конечно, справляются. И я надеюсь, что и сейчас на новом этапе, этапе восстановления экономики, банки будут полноправными участниками процесса восстановления экономики, будут расширять кредитование, создавать новые сервисы, по сути, новую ценность для своих клиентов, отвечая на потребности людей и бизнеса. И я вам всем желаю в этом успеха.

Спасибо за внимание!